«Балезинская Колыма»

В своем родном Балезино я частенько беседую с пожилым учителем истории ‒ человеком, который по-прежнему верен коммунистическим идеям. Заговорил с ним как-то о репрессиях, о жертвах сталинского режима. Он одно твердит:

‒ В нашей деревне никого не арестовали!
‒ Да знаете ли вы, что не где-то на Колыме, а в Балезино, на лесобазе, был настоящий лагерь заключенных?
‒ Подумаешь, с десяток разгильдяев туда попали…

Давно мне хотелось разузнать об этом лагере. И надо же, удача ‒ нашелся человек, побывавший там за колючей проволокой. А произошло все так. Читаю в «Красном знамени» списки реабилитированных, вижу ‒ знакомая фамилия. Батюшки, да это же наш нештатник, деревенский житель, пожилой уже мужчина. Действительно, поговаривали о нем, что «сидел». За что может сидеть работник культуры? При первой же возможности позвонил ему:

‒ Анатолий Сидорович, вас реабилитировали!

Собеседник разволновался, попросил привезти газету. И вот я у него дома. Он долго вглядывается в газетные строчки, потом передает страницу жене, сельской учительнице…

Это случилось перед войной. Он тогда учился в Глазовском педтехникуме. Юноша из удмуртской деревни был одаренным человеком: отлично рисовал, писал стихи, прозу на родном языке. А в то время как раз развернулись гонения на деятелей удмуртской культуры. Их назвали националистами, финскими шпионами и практически всех посадили за решетку. Не выжил никто.

‒ Несмышленых школьников заставляли «хоронить» книги репрессированных писателей, — присоединилась к разговору жена Анатолия Сидоровича.

‒ Да-да, после обличительных речей закапывали в землю!

Вот какое было шаманство: Гитлер книги сжигал, а наши их закапывали. Естественно, это вызывало скрытый протест у самостоятельно мыслящих людей. Вот и мой собеседник написал стихотворение «Не надо Сталина» и доверчиво прочитал своему товарищу. Товарищ то ли проболтался, то ли специально донес кому следует. И вот ночной стук в дверь, люди в шинелях, понятые, обыск. Около месяца длилось следствие. Тут уж Анатолию припомнили все, не забыли даже дядю, которого в 1919 году белые мобилизовали в свой обоз.

Судила его «тройка». Юный поэт приготовил пламенную речь в свою защиту, но ему и пикнуть не дали, быстренько объявили приговор ‒ семь лет. Он хорошо помнит первую свою мысль: «Выйду ‒ всего двадцать пять мне будет».

Судьба благоволила Анатолию Сидоровичу. Отправили его всего лишь в Балезино, на лесобазу. Заключенным здесь отводилась самая тяжелая работа — вылавливать из Чепцы бревна, грузить, возить их. Чтобы выдержать это, надо было иметь немалую физическую силу. Анатолий Сидорович же ‒ щуплый, маленький. Как он не сломался?

Лагерь был настоящий: бараки, колючая проволока, солдаты, собаки. Работа с утра и допоздна. Ужасная пища ‒ гнилая капуста да брюква, жиденький суп неизвестно из чего.

Не только местные сидели здесь. Запомнились Анатолию Сидоровичу узбеки в полосатых халатах. Каждое утро из лагеря вывозили одну-две подводы покойников, которых пораньше, пока местный люд не проснулся, зарывали на кладбище. Особенно много смертей было поздней осенью, когда ловили бревна в ледяной воде. Вот такая была «Колыма» и в Удмуртии. И, наверное, не только в Балезино.

Когда началась война, заключенных перебросили в Воткинск ‒ строить завод для выпуска оружия. Работали сутками. Тут же, в строящихся цехах, спали. Ели раз в день. Люди умирали, словно мухи. Заболел и Анатолий Сидорович. И тут ему еще раз повезло ‒ сердобольная врачиха выдала справку, что по состоянию здоровья он не может находиться в лагере и подлежит освобождению. Верится в такое с трудом, но… Описаны ведь несколько подобных случаев у Солженицына.

…Домой герой нашего рассказа добирался неделю. В деревне ахнули, увидев его ‒ изможденного, обтрепанного. Несколько месяцев приходил в себя, лечился народными средствами. А когда набрался сил ‒ счел за лучшее устроиться подальше от своей деревни.

Боялся, что всю жизнь будут на него смотреть как на преступника. И ведь в самом деле: едва я опубликовал о нем очерк ‒ тут же позвонила какая-то всезнающая женщина и принялась убеждать меня, что Анатолий Сидорович ни больше ни меньше как фальшивомонетчик.

Он десятки лет молчал о пережитом, не спорил, не высовывался. Лишь получив справку о реабилитации, словно расправил плечи и стал выше ростом. Ему уже далеко за семьдесят. Недавно отметил с супругой пятидесятилетие совместной жизни. Признался, что в свое время они так и не расписались — побоялись новых неприятностей. И вот на старости пришли в сельсовет. Там все сделали по закону — поставили штампы в паспортах.

А. Гончаров
25 октября 1997 г. «Калина Красная» № 42 С.7.